Неточные совпадения
Вронский никогда не знал семейной жизни. Мать его была в молодости блестящая светская женщина, имевшая во
время замужества, и в особенности после, много
романов, известных всему свету. Отца своего он почти не помнил и был воспитан в Пажеском Корпусе.
Иные из них читали
роман, засунув его в большие листы разбираемого дела, как бы занимались они самым делом, и в то же
время вздрагивая при всяком появленье начальника.
Желая чем-нибудь занять
время, он сделал несколько новых и подробных списков всем накупленным крестьянам, прочитал даже какой-то том герцогини Лавальер, [«Герцогиня Лавальер» —
роман французской писательницы С. Жанлис (1746–1830).] отыскавшийся в чемодане, пересмотрел в ларце разные находившиеся там предметы и записочки, кое-что перечел и в другой раз, и все это прискучило ему сильно.
Затем он вспомнил, что в кармане его лежит письмо матери, полученное днем; немногословное письмо это, написанное с алгебраической точностью, сообщает, что культурные люди обязаны работать, что она хочет открыть в городе музыкальную школу, а Варавка намерен издавать газету и пройти в городские головы. Лидия будет дочерью городского головы. Возможно, что, со
временем, он расскажет ей
роман с Нехаевой; об этом лучше всего рассказать в комическом тоне.
— Нет, выздоравливаю я! — сказал он и задумался. — Ах, если б только я мог знать, что герой этого
романа — Илья! Сколько
времени ушло, сколько крови испортилось! За что? Зачем! — твердил он почти с досадой.
Он подошел к столу, пристально поглядел в листки, в написанное им предисловие, вздохнул, покачал головой и погрузился в какое-то, должно быть, тяжелое раздумье. «Что я делаю! На что трачу
время и силы? Еще год пропал!
Роман!» — шептал он с озлоблением.
— И я не удивлюсь, — сказал Райский, — хоть рясы и не надену, а проповедовать могу — и искренно, всюду, где замечу ложь, притворство, злость — словом, отсутствие красоты, нужды нет, что сам бываю безобразен… Натура моя отзывается на все, только разбуди нервы — и пойдет играть!.. Знаешь что, Аянов: у меня давно засела серьезная мысль — писать
роман. И я хочу теперь посвятить все свое
время на это.
Он убаюкивался этою тихой жизнью, по
временам записывая кое-что в
роман: черту, сцену, лицо, записал бабушку, Марфеньку, Леонтья с женой, Савелья и Марину, потом смотрел на Волгу, на ее течение, слушал тишину и глядел на сон этих рассыпанных по прибрежью сел и деревень, ловил в этом океане молчания какие-то одному ему слышимые звуки и шел играть и петь их, и упивался, прислушиваясь к созданным им мотивам, бросал их на бумагу и прятал в портфель, чтоб, «со
временем», обработать — ведь
времени много впереди, а дел у него нет.
У него перед глазами был идеал простой, чистой натуры, и в душе созидался образ какого-то тихого, семейного
романа, и в то же
время он чувствовал, что
роман понемногу захватывал и его самого, что ему хорошо, тепло, что окружающая жизнь как будто втягивает его…
Для
романа — нужно… другое, а главное — годы
времени! Я не пожалел бы трудов; и на
время не поскупился бы, если б был уверен, что моя сила — в пере!
Но ему нравилась эта жизнь, и он не покидал ее. Дома он читал увражи по агрономической и вообще по хозяйственной части, держал сведущего немца, специалиста по лесному хозяйству, но не отдавался ему в опеку, требовал его советов, а распоряжался сам, с помощию двух приказчиков и артелью своих и нанятых рабочих. В свободное
время он любил читать французские
романы: это был единственный оттенок изнеженности в этой, впрочем, обыкновенной жизни многих обитателей наших отдаленных углов.
Я кляну потраченное на нее и на
роман время и силы.
Главный
роман второй — это деятельность моего героя уже в наше
время, именно в наш теперешний текущий момент.
А сын, вломившийся к отцу, убивший его, но в то же
время и не убивший, это уж даже и не
роман, не поэма, это сфинкс, задающий загадки, которые и сам, уж конечно, не разрешит.
В
романах и повестях, в поэмах и песнях того
времени, с ведома писателя или нет, везде сильно билась социальная артерия, везде обличались общественные раны, везде слышался стон сгнетенных голодом невинных каторжников работы; тогда еще этого ропота и этого стона не боялись, как преступления.
Славное было
время, события неслись быстро. Едва худощавая фигура Карла Х успела скрыться за туманами Голируда, Бельгия вспыхнула, трон короля-гражданина качался, какое-то горячее, революционное дуновение началось в прениях, в литературе.
Романы, драмы, поэмы — все снова сделалось пропагандой, борьбой.
Убедившись однажды, что ее муж — муж ее, она тихонько и ровненько любила его, занималась кухней и бельем, читала в свободные минуты
романы и в свое
время благополучно родила аптекарю дочь, белобрысую и золотушную.
В то
время как я посещал Яму, А. Белый писал свой
роман «Серебряный голубь», в котором он описывал мистическую народную секту, родственную хлыстовству.
Это видно по французскому
роману последнего
времени, в котором нет чувства, а есть главным образом sensualité [Чувственность (фр.).].
Роман имел в то
время огромный успех.
— Ну, иди. Я знаю: ты читаешь на улицах, и евреи называют тебя уже мешигинер. Притом же тебе еще рано читать
романы. Ну, да этот, если поймешь, можно. Только все-таки смотри не ходи долго. Через полчаса быть здесь! Смотри, я записываю
время…
Первая книга, которую я начал читать по складам, а дочитал до конца уже довольно бегло, был
роман польского писателя Коржениовского — произведение талантливое и написанное в хорошем литературном тоне. Никто после этого не руководил выбором моего чтения, и одно
время оно приняло пестрый, случайный, можно даже сказать, авантюристский характер.
К тому
времени был в ужасной моде и только что прогремел в высшем свете прелестный
роман Дюма-фиса «La dame aux camеlias», [«Дама с камелиями» (фр.).] поэма, которой, по моему мнению, не суждено ни умереть, ни состариться.
[Пущин не мог знать, что Р. М. Медокс готовил в это
время, при содействии Бенкендорфа и с ведома Николая I, провокацию среди декабристов в Сибири (см. книгу С. Я. Штрайх,
Роман Медокс.
Таковы были в общих чертах углекислые феи, которые в свое
время играли некоторые роли на Чистых Прудах и не могут пройти совсем незаметными для снисходительных читателей этого
романа.
Коля в то
время переживал эпоху льяносов, пампасов, апачей, следопытов и вождя по имени «Черная Пантера» и, конечно, внимательно следил за
романом брата и делал свои, иногда чересчур верные, иногда фантастические умозаключения.
— Потому что еще покойная Сталь [Сталь Анна (1766—1817) — французская писательница, автор
романов «Дельфина» и «Коринна или Италия». Жила некоторое
время в России, о которой пишет в книге «Десять лет изгнания».] говаривала, что она много знала женщин, у которых не было ни одного любовника, но не знала ни одной, у которой был бы всего один любовник.
С Вихровым продолжалось тоскливое и бессмысленное состояние духа. Чтобы занять себя чем-нибудь, он начал почитывать кой-какие
романы. Почти во все
время университетского учения замолкнувшая способность фантазии — и в нем самом вдруг начала работать, и ему вдруг захотелось что-нибудь написать: дум, чувств, образов в голове довольно накопилось, и он сел и начал писать…
Хозяин и гостья целые дни проводили вместе: Мари первое
время читала ему вслух, потом просматривала его новый
роман, но чем самое большое наслаждение доставляла Вихрову — так это игрой на фортепьяно.
Ей казалось, что после такой долгой разлуки ему бы лучше было заняться любовью, чем чтением
романа. «Он любил, вероятно, в это
время какую-нибудь другую женщину!» — объясняла она себе, и на лицо ее опять набежала тень печали.
Ну как в самом деле объявить прямо, что не хочу служить, а хочу сочинять
романы, а потому до
времени их обманывал, говорил, что места мне не дают, а что я ищу из всех сил.
Вот в это-то
время, незадолго до их приезда, я кончил мой первый
роман, тот самый, с которого началась моя литературная карьера, и, как новичок, сначала не знал, куда его сунуть.
В то
время, именно год назад, я еще сотрудничал по журналам, писал статейки и твердо верил, что мне удастся написать какую-нибудь большую, хорошую вещь. Я сидел тогда за большим
романом; но дело все-таки кончилось тем, что я — вот засел теперь в больнице и, кажется, скоро умру. А коли скоро умру, то к чему бы, кажется, и писать записки?
Я знал одного антрепренера, издававшего уже третий год одну многотомную книгу. У него я часто доставал работу, когда нужно было поскорей заработать сколько-нибудь денег. Платил он исправно. Я отправился к нему, и мне удалось получить двадцать пять рублей вперед, с обязательством доставить через неделю компилятивную статью. Но я надеялся выгадать
время на моем
романе. Это я часто делал, когда приходила крайняя нужда.
Однако ж и он не сразу удовлетворил буржуа (казался слишком трудным), так что
романы его долгое
время пользовались гораздо большею известностью за границей (особенно в России), нежели во Франции."Ассомуар"[«Западня»] был первым произведением, обратившим на Зола серьезное внимание его соотечественников, да и то едва ли не потому, что в нем на первом плане фигурируют представители тех «новых общественных наслоений»59, о близком нашествии которых, почти в то же самое
время, несколько рискованно возвещал сфинкс Гамбетта (Наполеон III любил, чтоб его называли сфинксом; Гамбетта — тоже) в одной из своих речей.
Здесь мне опять приходится объяснять истину, совершенно не принимаемую в
романах, истину, что никогда мы, грубая половина рода человеческого, неспособны так изменить любимой нами женщине, как в первое
время разлуки с ней, хотя и любим еще с прежнею страстью.
Автор однажды высказал в обществе молодых деревенских девиц, что, по его мнению, если девушка мечтает при луне, так это прекрасно рекомендует ее сердце, — все рассмеялись и сказали в один голос: «Какие глупости мечтать!» Наш великий Пушкин, призванный, кажется, быть вечным любимцем женщин, Пушкин, которого барышни моего
времени знали всего почти наизусть, которого Татьяна была для них идеалом, — нынешние барышни почти не читали этого Пушкина, но зато поглотили целые сотни томов Дюма и Поля Феваля [Феваль Поль (1817—1887) — французский писатель, автор бульварных
романов.], и знаете ли почему? — потому что там описывается двор, великолепные гостиные героинь и торжественные поезды.
— Monsieur Калинович, вероятно, не имел
времени скучать этот год, потому что занят был сочинением своего прекрасного
романа, — подхватил князь.
— Как, я думаю, трудно сочинять — я часто об этом думаю, — сказала Полина. — Когда, судя по себе, письма иногда не в состоянии написать, а тут надобно сочинить целый
роман! В это
время, я полагаю, ни о чем другом не надобно думать, а то сейчас потеряешь нить мыслей и рассеешься.
Лицо это было некто Четвериков, холостяк, откупщик нескольких губерний, значительный участник по золотым приискам в Сибири. Все это, впрочем, он наследовал от отца и все это шло заведенным порядком, помимо его воли. Сам же он был только скуп, отчасти фат и все
время проводил в том, что читал французские
романы и газеты, непомерно ел и ездил беспрестанно из имения, соседнего с князем, в Сибирь, а из Сибири в Москву и Петербург. Когда его спрашивали, где он больше живет, он отвечал: «В экипаже».
Доложив генералу всё, что нужно было, он пришел в свою комнату, в которой, уже давно вернувшись и дожидаясь его, сидел князь Гальцин, читая «Splendeur et misères des courtisanes», [[«Роскошь и убожество куртизанок,»
роман Бальзака]. Одна из тех милых книг, которых развелось такая пропасть в последнее
время и которые пользуются особенной популярностью почему-то между нашей молодежью.] которую нашел на столе Калугина.
В то
время только начинали появляться Монтекристы и разные «Тайны», и я зачитывался
романами Сю, Дюма и Поль де Кока.
В это
время я живо мечтал о героях последнего прочитанного
романа и воображал себя то полководцем, то министром, то силачом необыкновенным, то страстным человеком и с некоторым трепетом оглядывался беспрестанно кругом, в надежде вдруг встретить где-нибудь ее на полянке или за деревом.
Многие и кормились, помещая рекламные заметки или собирая объявления за счет гонорара. Ухитрялась получать от И.И. Смирнова деньги заведовавшая редакцией «Соколиха», Александра Ивановна Соколова, которой было «все все равно» и которая даже не обиделась, когда во
время ее отпуска фельетонист Добронравов в
романе «Важная барыня» вывел ее в неказистом виде. Добронравов в
романе вставлял рекламы фирм и получал с них за это взятки.
Роман заинтересовал публику, и на некоторое
время «Жизнь» удержала розницу.
Минуя разговоры — потому что не тридцать же лет опять болтать, как болтали до сих пор тридцать лет, — я вас спрашиваю, что вам милее: медленный ли путь, состоящий в сочинении социальных
романов и в канцелярском предрешении судеб человеческих на тысячи лет вперед на бумаге, тогда как деспотизм тем
временем будет глотать жареные куски, которые вам сами в рот летят и которые вы мимо рта пропускаете, или вы держитесь решения скорого, в чем бы оно ни состояло, но которое наконец развяжет руки и даст человечеству на просторе самому социально устроиться, и уже на деле, а не на бумаге?
— Я не про Шигалева сказал, что вздор, — промямлил Верховенский. — Видите, господа, — приподнял он капельку глаза, — по-моему, все эти книги, Фурье, Кабеты, все эти «права на работу», шигалевщина — всё это вроде
романов, которых можно написать сто тысяч. Эстетическое препровождение
времени. Я понимаю, что вам здесь в городишке скучно, вы и бросаетесь на писаную бумагу.
Лично я, впрочем, выше всего ценил в Мартыне Степаныче его горячую любовь к детям и всякого рода дурачкам: он способен был целые дни их занимать и забавлять, хотя в то же
время я смутно слышал историю его выхода из лицея, где он был инспектором классов и где аки бы его обвиняли; а, по-моему, тут были виноваты сами мальчишки, которые, конечно, как и Александр Пушкин, затеявший всю эту историю, были склоннее читать Апулея [Апулей (II век) — римский писатель, автор знаменитого
романа «Золотой осел» («Метаморфозы»).] и Вольтера, чем слушать Пилецкого.
Затем все главные события моего
романа позамолкли на некоторое
время, кроме разве того, что Английский клуб, к великому своему неудовольствию, окончательно узнал, что Тулузов мало что представлен в действительные статские советники, но уже и произведен в сей чин, что потом он давал обед на весь официальный и откупщицкий мир, и что за этим обедом только что птичьего молока не было; далее, что на балу генерал-губернатора Екатерина Петровна была одета богаче всех и что сам хозяин прошел с нею полонез; последнее обстоятельство если не рассердило серьезно настоящих аристократических дам, то по крайней мере рассмешило их.
Равным образом не бесследно прошел для него появившийся тогда
роман Лермонтова «Герой нашего
времени».